Жили–были человек по имени Фёдор и его жена по имени Настя. Фёдор был очень умный, поэтому работал на кладбище. Могилы рыл. В этом нет ничего странного; ворон тоже мудр, а сидит на отбросах.
А жена у него всё время болела. Ну, у Фёдора то есть.
Народу каждый день помирало много, так бывало накопаешься — спину не разогнуть… Придет, значит, Фёдор с работы голодный как собака. А ужина — нет. Настя опять слегла.
Мечется, мечется, сердешная, по кровати.
— Воды! — хрипит. — Воды!..
Ну, даст ей Фёдор сырой воды из–под крана. Жена всё ж таки. Настя пьёт–пьёт. Жадно так, с прихлёбом. И по подбородку у неё вода льётся.
Один раз… второй… третий… Болеет и болеет Настя. Вот, кажется, совсем уж доходит, завтра помрёт…
Нет, не помирает!
Другие, кругом посмотришь, только и делают, что мрут как мухи. А Настя — нет. Болеет, но живет. Недаром говорится: слабая лучина сто лет коптить может.
Надоело наконец всё это Фёдору. Решил он от Насти избавиться. Стал ждать удобного случая.
А тут как раз помер один профессор. Выкопал Фёдор для него могилу, а родственники возьми, да и откажись от похорон. Пускай, говорят, лучше дома лежит. Квартира у нас большая. Места всем хватит.
А земля в тот день тяжёлая была. Глина да камни.
Пришёл Фёдор домой чуть живой. Еле ноги волочит. Ну, — думает, — сейчас жена ужин приготовит, поем, отдохну…
Хрен попало.
Настя опять больная лежит. Ещё пуще прежнего хворает. Мечется по кровати. Вся красная от температуры.
— Воды! — хрипит. — Воды!..
Дал Фёдор ей воды из–под крана.
— Пей, миленькая, — ласково так говорит, а сам думает: «А не зарыть ли мне её в эту свободную могилку?..»
Сказано — сделано.
На другой день воскресенье было. На кладбище — выходной. Вот Фёдор и пригласил Настю между могил прогуляться.
Настя сдуру и пошла, ничего не подозревая. А Фёдор ей дорожку, знай, указывает.
— Сюда, милая… Теперь — сюда.
Довёл жену до профессорской могилы, да и столкнул. Ну а уж заступ у него ещё с субботы был в кустах припрятан.
Зарыл он Настю. Землю подравнял.
По–шёл весёлый!
Приходит домой, а там… Настя. Лежит на кровати вся из себя больная.
— Воды! — хрипит. — Воды!..
Что за чёрт?..
Побежал Фёдор опять на кладбище. Могила на месте.
Вернулся домой. Настя тоже на месте.
Ладно, думает Фёдор, раз начал душить — надо душить до конца. (Привычка у него такая была: всякое дело до конца доводить.)
В следующее воскресенье приглашает он жену на лодочке покататься. Настя не против.
Завёз её Фёдор на середину пруда.
— Попробуй, — говорит, — Настьюшка, дно не нащупывается?
Настя начала пробовать. Рука всё глубже, глубже под воду уходит.
— Нет, — отвечает, — чё–то не нащупывается.
Схватил тут её Фёдор под коленки, да и перекинул через борт.
Настя — бул–тых! — и пошла камнем на дно. Плавать–то она не умела.
…Приходит Фёдор домой. Настя уже здесь. На кровати лежит с мокрым полотенцем на лбу.
— Так чё–то тошнит, — жалуется, — словно грязной воды нахлебалась.
«Ну, в рот–компот! — думает Фёдор, — что–то тут нечисто».
А Настя старую песенку заводит.
— Воды! — хрипит. — Воды!..
Дай, — думает Фёдор, — я ей вместо воды бензина дам.
И дал. Целую кружку.
Настя выдула кружку — хоть бы что. Тут Фёдор, не теряя драгоценного времени, ей в рот спичку горящую сунул…
Настя к–а–а-к р в а н ё т!!! Что твой боевой снаряд!!
Фёдора взрывной волной так в окно и выбросило с десятого этажа.
…Похоронили Фёдора на том самом кладбище, где он и работал. В могиле, которую он вырыл загодя. Про запас. И вот — пригодилась самому.
Жена Настя поставила мужу скромное надгробие с эпитафией:
«Федя!
Как много в жизни ты хотел.
Как мало жизнь тебе дала…»
ЗДРАВСТВУЙТЕ, ГОСПОДИН ХАРМС
случаи
1. Как лётчик Потапов разбомбил Санкт — Петербург
Лётчик Попапов не любил пить чай без сахара, потому что жил на девятом этаже восьмиэтажного дома. А тут вдруг в два часа утра, в этакую рань, открывается дверь, и входит Маргарита Павловна, уборщица мужских туалетов, и начинает дико хохотать.
— Маргарита Павловна, — спрашивает у неё лётчик Потапов, — что это вы так дико хохочете?
— А у меня уши пластмассовые! — продолжает хохотать Маргарита Павловна. — Ха–ха–ха…
Хотел Потапов потрогать уши Маргариты Павловны и вдруг видит, что у Маргариты Павловны — усы.
— Откуда у вас усы, Маргарита Павловна? — снова спрашивает лётчик Потапов.
— Выросли, — кокетливо подкручивает правый ус уборщица.
— Что вы чушь–то несёте?! — начинает выходить из себя Потапов. — У баб усы не растут.
— А у меня выросли, — кокетливо подкручивает левый ус уборщица.
— Да что вы чушь–то несёте?! — окончательно вышел из себя лётчик Потапов да ка–а–к даст Маргарите Павловне в ухо.
Ухо и отвалилось. Оно ж пластмассовое.
— Ах, так, — говорит Маргарита Павловна, достаёт из сумочки пистолет и — БАХ! БАХ! БАХ!.. Короче, убила лётчика Потапова.
А тут — телефонный звонок. И голос такой строгий, начальственный:
— Па–а–прашу лётчика Потапова! Весьма срочно!
А Потапов мёртвый на полу валяется.
— Хорошо, — отвечает в трубку уборщица. — Счас позову.
И зовёт:
— Потапов, вас к телефону. Начальство.
Делать нечего. Убитый — не убитый, а раз начальство требует — встань и иди.
Встал лётчик Потапов и пошёл.
— Слушаю, — говорит.
— Потапов! — слышится в трубке командный рык. — Это командир полка! Ты вчера выполнял учебное бомбометание?!
— Так точно!
— И куда отбомбился?
— По учебным целям, товарищ полковник!
Командир полка поматерился минут десять, а потом сказал по–русски:
— …ты не по учебным целям отбомбился, а разбомбил Санкт — Петербург.
— Да что вы говорите?! — ахнул лётчик Потапов. — А я ещё думаю: что–то учебная цель больно странная. Люди ходят. Машины ездят… И много я разбомбил?
— Порядочно. Одна бомба угодила в среднюю школу на Лиговке, остальные попадали на Невский проспект.
— Боже мой, — удручённо бормочет Потапов. — И как это меня угораздило?..
— Да ты шибко не расстраивайся, — смягчился командир полка. — В школе убило только дворничиху. Директор с завучем, к счастью, остались целы. Ну а на Невском погибло человек тридцать–сорок, не больше. В основном, женщины и дети.
— Фу-у, — отлегло у Потапова от сердца. — А я уж думал, человек сто угробил.
— Да хоть бы и сто, — сурово говорит полковник. — Ты же, Потапов — российский офицер! Боевой лётчик! Откуда в тебе это чистоплюйство?!
— Даже и сам не знаю, — пожимает плечами Потапов. — Иной раз кошку пнёшь, а потом жалко становится…
— Ладно, хватит трепаться, — перебил командир полка. — Я, собственно, вот чего звоню. Новое стихотворение сочинил. Слушай:
Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.
Я покупаю вазелин.
Со мной ещё два человека.
Один — армян; другой — грузин.
— Здо? рово! — восхитился лётчик Потапов. — Вы, товарищ полковник, прямо как поэт Пушкин!
2. Как Наталья Николаевна чуть было не съела таракана
Однажды лётчик Потапов и жена Пушкина, Наталья Николавна, фланируя по Невскому, зашли в ресторан. Взяли они по тарелке супа с креветками, и тут Наталья Николавна лезет изящными пальчиками в свою тарелку и достаёт оттуда жирного таракана. Держит его за заднюю лапку, а таракан сердито усами шевелит: не нравится ему такое обращение
— Это что ж такое? — риторически спрашивает Наталья Николавна и сама же себе отвечает: — В супе таракан плавает.
— Где таракан? — говорит мордатый официант, глядя в упор на таракана.
— Да вот же!.. Вот!.. — суёт ему под нос шевелящееся насекомое Наталья Николавна.
— Не вижу-с, — говорит мордатый официант.
— Как это не видите? — удивляется Наталья Николавна. — Когда вот он!..
— Где? — упорно не видит официант.
Тут в разговор вмешался лётчик Потапов. Он забрал у Натальи Николавны таракана и обратился к мордатому официанту:
— Милостивый государь, если это, по–вашему, не таракан, то что же это?
— Креветка-с, — убеждённо отвечает официант.
— Ну сука ёбаная! — в сердцах воскликнула Наталья Николавна.
— Наталья Николаевна, — попросил её лётчик Потапов. — Только не надо матюгаться.
